Говоря о вине интеллигенции перед народом, он постоянно употреблял два термина, которые казались мне синонимами, — «интеллигент» и «интеллектуал». Я не выдержала и спросила:
— А чем интеллигент отличается от интеллектуала?
— Различие очень существенное, — ответил он. — Я берусь объяснить только аллегорически. Понимаете, что это значит?
Я кивнула.
— Когда вы были совсем маленькая, в этом городе жили сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не помните…
Я отрицательно покачала головой. Когда-то в юности я действительно видела красного дракона, но уже забыла, как он выглядел, — запомнился только мой собственный страх. Павел Иванович вряд ли имел в виду этот случай.
— Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому.
— А при чем тут интелл…
— Подождите, — поднял он ладонь. — Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы…
— Признаться, я уже потеряла нить.
— А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами

Не удержусь, процитирую Горелова (не совсем об интеллигенции, но о подобных типажах): "Убегая на Запад, всякий восточноевропейский режиссер несет с собой заветную правду о коммунистическом произволе. И добежав, с ужасом видит, что Западу его правда не нужна. Запад не понимает и не хочет понимать, что такое очередь и что такое колбаса. Западу не объяснишь, что значит характеристика в Болгарию, час пик в метро, туалет плацкартного вагона, радость добычи консервированного компота "Хунгарплод", барин-официант, лысая резина, портвейн "Сахра", сменная обувь, черная суббота, "за мной не занимать" и "больше двух в одни руки не давать". Запад справедливо видит в этом не страдания, а мелкие бытовые неурядицы, которые русские с поляками и венграми выдумали себе сами. потому что не верят в Бога и не любят работать, а любят ждать милостей от природы в лице общенародного государства. А при словах "тоталитарный произвол" Запад представляет себе площадь Тяньаньмэнь размером с четверть суши, танки, надвигающиеся сквозь вьюгу на цепочки диссидентов со свечками, толпы голодных, дерущиеся за ржаную краюшку, обыски-аресты, нетопленые дома и сплошные алые погоны на улицах.
Сообразив это, восточноевропейский режиссер ложится лицом к стенке в полной прострации. Последний голод он испытал в эвакуации в Куйбышеве, когда была война и вся Европа не больно жировала. Танки на улицах видел единожды во время репетиции ноябрьского парада и вместе со всеми радостно им помахал. Диссидентов со свечками не встречал ни разу, но от людей слышал, что они есть в количестве 12 человек (выйдя из застенков, диссиденты со свечками разоблачили эту клевету и доказали, что их было 26). Единственный знакомый гэбэшник не бил его томом БСЭ по пальцам, не срывал ногти и не гонял голым по морозу, а вежливо и скучно расспрашивал, кто в отделе чем дышит - и не для того, чтобы в случае чего срывать им ногти, а только в видах лишения праздничного заказа с икрой и витаминами.
Таким образом, все его страдания - блеф, пшик, мытарства зощенковской букашки, которой недоложили пирожного. Оказывается, в сравнении с Чили, Камбоджей, Анголой и ЮАР он прожил сытую, свободную и радостную жизнь, нуждаясь не в необходимом, а во вкусном и красивом. Оказывается, его горе дефицита женских сапог не продается. Вот тебе сапоги - и отвяжись".

http://tiomkin.livejournal.com/338207.html